Хозе из Ветлуги Алексей Смирнов: за возможность петь в Приморской Мариинке заплатил кровью

История тенора Приморской сцены Мариинского театра, рассказанная им самим в беседе с обозревателем ИА PrimaMedia

Солист Приморской сцены Мариинского театра Алексей Смирнов. Фото: из личного архива А. Смирнова Предыстория: 
Как “Вызов” расколол общество и почему это прекрасно

Судьба тенора Приморской сцены Мариинского театра Алексея Смирнова — еще один пример того, что если тебе на роду написано стать оперным певцом, то ты обязательно им станешь. О том, какой путь прошел Алексей, прежде чем оказаться во Владивостоке, о том, что могло ему помешать, и о людях, которые помогали, о любимых ролях и творческих надеждах, — в интервью, которое певец дал обозревателю ИА PrimaMedia Александру Куликову.  

“Этот мальчик очень странный — он очень громко поет”

— Алексей, давайте начнем с Ветлуги, вашего родного города. Цель нашего проекта состоит не только в том, чтобы знакомить читателей с оперными певцами и с оперой как таковой, но и в том, чтобы рассказывать о вещах, о которых мы мало знаем или вовсе не знаем. Вот, например, город Ветлуга в Нижегородской области. Название прекрасное, в нем и “ветла” и “луга” — то, что ассоциируется с исконной Россией. Расскажите немножко о Ветлуге. 

— Город Ветлуга в свое время был уездным городом в Костромской губернии. Сейчас относится к Нижегородской области, находится на границе с Костромской областью. Насколько я знаю, еще Екатерина II дала Ветлуге статус уездного города. 

Ну что сказать? Леса вокруг, этим и жили. Очень маленький город. Когда я еще там жил (это было очень много лет назад), там было 10 тысяч жителей на весь город, сейчас уже меньше. Нет железной дороги. Раньше, когда по реке Ветлуге сплавляли лес, то приходили и баржи. То есть какое-то сообщение с другими городами было, и товарооборот был, и жизнь какая-то в городе была. 

Алексей Смирнов рассказывает. Фото: Кирилл Дружинин, предоставлено Приморской сценой Мариинского театра

Потом река обмелела, и, в общем, он такой и остался. Город пенсионеров, скажем, как и многие деревни вокруг этого города. Нельзя сказать, что умирающий, но достаточно позабытый. У меня мама сейчас там живет. А я настолько далеко от нее.

— А вы давно были в Ветлуге?

— Я езжу туда каждый год, в принципе. Конечно, летом бываю, навещаю родственников.

— Какие там развлечения? Рыбалка?

— Да, рыбалка. Но я, знаете, такой рыбак. Не особо. Просто для души с червячком посидеть. Что поймал, то и хорошо.

— Наверное, хорошо вот так сидеть с удочкой на бережку, и никаких тебе забот.

— Конечно. Это ведь родина, какая бы она ни была. Мне нравится. Я отдыхаю там душой, только там, потому что где бы я ни был, это, в основном, работа. А там все же мама и родина. Дома и стены помогают.

— Когда Хозе в “Кармен” (12+) исполняете и надо в первом действии петь про деревню, где мама живет, вы Ветлугу не видите мысленным взором?

— Да, вы правы. На самом деле так оно и есть. Когда я пою в этой сцене, я пою именно о своей родине, о своей маме. И это помогает завладеть нужным настроением.

— Это чувствуется. Как же так получилось, что мальчик из уездной Ветлуги вдруг стал оперным певцом? 

— Пел я всегда, сколько себя помню, начиная с детского сада, где говорили, что этот мальчик очень странный — он очень громко поет. В начальной школе заметили, что я попадаю в ноты. Потом я попел в хоре музыкальной школы, еще там не учась. Потом пригласили попеть что-то эстрадное. Так и пошло. 

А оперным певцом как стал?.. У меня друг учился в музыкальном колледже имени Балакирева в Нижнем Новгороде. Правда, он учился на эстрадном отделении. А я как раз оканчивал музыкальную школу. Мне нужно было выбирать, что делать дальше, куда пойти. Я вспомнил про друга, белой завистью позавидовал, что он уехал, занимается музыкой, любимым делом. Классно! 

Подумал, почему бы и нет? Пошел, прослушался. И вот я там.

Концерт. Фото: Илья Коротков, предоставлено Приморской сценой Мариинского театра

— То есть вы жили в Нижнем самостоятельно?

— Да, конечно. В общежитии. Благо общежитие было прямо напротив училища.

— С одной стороны, это здорово — самостоятельная жизнь, а с другой стороны, тяжеловато, наверное, было? 

— Когда приехал, то первое время пришлось привыкать. Но мне, слава Богу, помогали и друзья, и хорошие знакомства. У меня был учитель, педагог, очень душевный, который не только помогал в вокале, но и наставлял по жизни. Он мне, в конце концов, предложил работу в Нижегородском театре (Нижегородский государственный академический театр оперы и балета имени А.С. Пушкина — А.К.). Он работал там солистом и привел меня в хор, сказал, что этому мальчику нужно немножко улучшить финансовое положение. 

Я очень много работал в хорах. Лет с 18, когда начал работать в Нижегородском театре, и потом в Новой опере (Московский театр “Новая Опера” имени Е.В. Колобова — А.К.), в ансамбле Александрова (Ансамбль песни и пляски Российской армии имени А.В. Александрова — А.К.). 

В Чебоксарах, когда я еще учился, я работал солистом Чувашской государственной академической симфонической капеллы (руководитель — Морис Николаевич Яклашкин). Пел с оркестром. Ездили по городам и весям. Много работы было. 

— Вот вы о своем учителе в колледже упомянули. А как его звали?

— Николай Пименович Оршавский. 

— Такая хорошая, звучная, театральная фамилия. 

— У него был прекрасный тенор, хотя он всегда говорил, что связки у него басовые. Но он пел все, что угодно, и за баса, и за тенора. И мужик был такой мировой, очень мне помог. Я его вспоминаю до сих пор и думаю, что, возможно, моя жизнь так бы не сложилась, если бы на моем пути не встретился человек такой доброты и понимания. Он всегда меня наставлял и никогда строго ко мне не относился. Хотя, конечно, какой-то парень из почти деревни сразу в мир оперного искусства вряд ли вникнет. Но вот благодаря Николаю Пименовичу мне это удалось.

“Леша, ты живой?”

—  Алексей, а как вы оказались в ансамбле имени Александрова?

— Как оказался? Захотел поменять жизнь в очередной раз. Уехал из Чебоксар в Москву. У меня там работал друг Максим Иванов, ныне покойный, к сожалению. И он сказал, что им в ансамбле Александрова нужны тенора: “Приходи прослушаться, тебя точно возьмут”. Мне было интересно — ансамбль Александрова, такой известный коллектив, и я пошел на прослушивание. Так как тенор у меня более плотный, меня взяли во вторые тенора. И я проработал в ансамбле, по-моему, где-то 10 месяцев.

— Вы там именно работали, не служили?

— Работал как гражданское лицо. 

— А то я хотел спросить, дедовщины в ансамбле Александрова не было?

— Я не знаю. Я слышал, что было всякое. Но вот Гоша Кремнев, который здесь работал (Георгий Кремнев — оперный певец, бас, в прошлом солист Приморской сцены Мариинского театра — А.К.), который был тогда в ансамбле вместе со мной, он как раз проходил срочную службу, а я был гражданским. 

— Георгий тоже в хоре пел?

— Да, конечно.

— А что вы пели?

— “Калинку-малинку” (0+).

— Ну да. Это визитная карточка ансамбля, конечно. 

В ансамбле им. Александрова. Фото: из личного архива А. Смирнова

— Много чего пели: военные песни, классику, эстраду. Господи, как начнешь припоминать! “В лесу прифронтовом”, “День Победы”, “Смуглянка”, “На солнечной поляночке…” (12+), например. Разные, самые разные военные песни. Наверное, все, что было написано военного. Мне кажется, мы спели все, что можно. С Газмановым записывали концерт (12+). Постоянные записи были. 

— Я один раз в своей жизни слушал выступление ансамбля Александрова живьем. Именно когда им руководил Борис Александров. Я тогда в армии служил под Хабаровском, в учебке находился. Помню, после обеда объявили общее построение полка и почему-то с табуретками. Каждый должен был явиться на построение со своей табуреткой. Так строем, с табуретками и пошли в соседнюю часть, к танкистам. Пришли на плац, нам показали место, где нужно сесть. Сели. А напротив — сцена не сцена, помост такой с занавесом. Занавес открывается — перед нами хор ансамбля Александрова. И как запоет: “Родилась ты под знаменем алым В 18-м грозном году. Всех врагов ты всегда побеждала, Побели фашистов орду”. Ощущение такое… мощное было. На всю жизнь запомнилось… Алексей, а опыт работы в ансамбле Александрова вам как-нибудь помог в дальнейшей карьере?

— Знаете, во-первых, я понял, что такое Москва, наверное. А во-вторых, хоровой опыт вообще, в принципе, помогает. А так, что я могу сказать про ансамбль Александрова? Воспитал ли он во мне какой-то патриотизм? Я всегда был патриотом. Но это был хороший опыт, очень хороший опыт. Чем он помог, даже не могу сказать.

— А много ездили по стране?

—  Да, очень много. Мы всю Сибирь объездили, Урал. По городам воинской славы ездили, и за рубежом побывали, в Китае были, в городе Хэйхэ, который на Амуре напротив Благовещенска расположен.

— Я посмотрел ваше портфолио, получается, вы ушли из ансамбля за несколько месяцев до трагедии — до падения самолета Ту-154 с ансамблем на борту под Сочи в 2016 году во время рейса в Сирию. 

— Да. Помню, ехал в метро на новую работу, я тогда уже работал в Новой опере, и мне писали: “Ты живой?”. Думаю, вы что? А я еще не знал. Думаю, если это вроде пожелания “С добрым утром”, то, наверное, так доброго утра не надо желать. И тут сразу несколько сообщений: “Леша, ты живой, что с тобой?”.

Я ничего не понимал, и только когда приехал в Новую оперу, девчонки-сопрано стали мне показывать телефон, а там список погибших. Говорят, вот ансамбль Александрова упал сегодня. И дают список. И там такие имена. Я читаю и не могу поверить. Я говорю: “Да это чушь!”. Эти имена не могут быть в списке, потому что там было имя Андрея Кочемасова. Он был мой друг, мы с ним очень хорошо дружили.

Алексей Смирнов рассказывает. Фото: Кирилл Дружинин, предоставлено Приморской сценой Мариинского театра

Ансамбль Александрова выделил мне комнату в общежитии в Королеве, и мы с ним были соседями. Мы с моей будущей женой крепко дружили с ним и его женой. И вот я вижу в списке имя Андрея и не могу поверить. Говорю: “Нет, эти списки неправильные. Это просто провокация. Такого быть не может”. И начал звонить жене. И, в общем, выяснилось, что Андрей оказывается две недели назад ушел из ансамбля, но потом по какой-то причине, может быть финансовой, вернулся. И вот что произошло, то произошло.

Много было разговоров, что не стоит лететь во время конфликта туда, в Сирию. Многие предчувствовали что-то. Володя Поляков (артист хора ансамбля имени Александрова — А.К.), с которым я общался накануне, говорил: “Да нет, все будет нормально”. Ну да, самолеты летают, и время от времени что-то случается. Но это же ансамбль Александрова! Что с ним может случиться?

— Это некая константа, к которой мы привыкли. И в детстве был ансамбль Александрова, и сейчас, и потом будет — всегда. 

— Был случай, летели мы на десантном самолете, его все “огурцом” звали. И он стал заваливаться. А мы сидели, как вот здесь с вами на скамейках. А я помню, вообще лежал на сумках сверху. Гора была огромная из сумок. Я держался за веревки. И было страшно. Но вот эта мысль грела, что это же ансамбль Александрова, что с ним может случиться? 

“Взяли и без Ленского”

— Вы упомянули, что работали в Новой опере. Что об этом можете рассказать?

— Новая опера — это театр в парке Эрмитаж в Москве. Создал его дирижер Евгений Колобов, он же долгое время был руководителем этого театра. 

Что про этот театр можно сказать? Там постановки необычные. Вообще они придерживаются редкого репертуара. Либо его очень давно ставили, либо редко ставят. И даже такие популярные оперы, как “Князь Игорь” (12+) или “Травиата” (12+), там очень часто модернизировали. То есть могли переставить какие-то акты местами или еще что-то такое сделать. Постановки современные. В общем, любили удивлять.

— Ну это же Новая опера!

— Новая опера, да. Как по той поговорке: “Как вы корабль назовете, так он и поплывет”.  

— Вы помните свою первую роль в качестве солиста? 

— Дьяк в опере Римского-Корсакова “Ночь перед Рождеством” (12+). Когда меня взяли в этот театр, и я приехал во Владивосток, Лариса Ивановна Дядькова, тогда директор оперной труппы, сказала: “Я понимаю, что у тебя не супер богатый репертуар, но в театр нужно вливаться”. И я начал петь Дьяка, и очень много раз его спел. Но потом, в том же году, уже закрыл сезон партией Тамино в “Волшебной флейте” (6+). Причем следующий сезон открыл Тамино, а потом был Хозе в “Кармен”, ну и понеслось.

Тамино. “Волшебная флейта”. Фото: Илья Коротков, предоставлено Приморской сценой Мариинского театра

Дьяк. “Ночь перед Рождеством”. Фото: Геннадий Шишкин, предоставлено Приморской сценой Мариинского театра

1 / 2

— У вас драматический тенор?

— Нет, я центральный, лирико-драматический тенор, может когда-нибудь в будущем стану драматическим.

— Сейчас, когда мы разговариваем, мне кажется, что у вас вообще баритон. Но я часто обращал внимание на то, что в жизни человек может говорить одним голосом, а петь — другим. 

— У меня есть какая-то тенденция к “драматизму”, конечно. И вообще мне нравятся оперы, написанные веристами, в которых можно показать свой актерский талант (веризмом в Италии конца XIX— начала ХХ века называли стиль в литературе, музыке и живописи, целью которого было изобразить реальную жизнь во всех ее проявлениях и конфликтах; сюжеты веристских опер связаны с изображением исключительно сильных, часто преувеличенных, страстей, толкавших героев на преступления, которые они совершают по отношению к тем, кого любят; самыми известными композиторами, создавшими произведения в стиле веризма, были Джакомо Пуччини, Пьетро Масканьи, Руджеро Леонкавалло, Умберто Джордано, Франческо Чилеа и др. — А.К.). 

Мне нравится “Кармен” (считается, что опера Бизе “Кармен” способствовала возникновению веризма в опере — А.К.), мне очень нравятся “Паяцы” (12+). Конечно, я мечтаю о Германе (главный герой оперы Чайковского “Пиковая дама” (12+) — А.К.) и об Отелло (главный герой оперы Верди “Отелло” (12+) — А.К.). Но сказать, что в свои 34 года я драматический тенор, нельзя. Возможно, в будущем. 

Хозе. "Кармен". Фото: Илья Коротков, предоставлено Приморской сценой Мариинского театра

— Но тенденция чувствуется. Давайте теперь поговорим о вашем Хозе. Эта партия считается одной из топовых партий в мировой опере. Спеть Хозе — все равно что, ну, я не знаю, на Эверест взойти. Как в вашем репертуаре появился Хозе? 

— История, собственно говоря, простая. Здесь требовался Хозе. На прослушивании в театр я пел арию Хозе. И Ларисе Ивановне Дядьковой очень понравилось, как я исполнил эту арию. После этого она сказала, что меня точно берут, хотя я спел еще и Ленского. 

И вот после Тамино я стал петь Хозе. Ну что сказать? Действительно, в первом действии я представляю свою родную Ветлугу. Тут вы угадали. Именно такая просьба была у режиссера — вспомнить свою родину. В результате в первом акте Хозе у меня получился такой, как хотел режиссер, даже играть ничего не пришлось.

Хозе. "Кармен". Фото: Илья Коротков, предоставлено Приморской сценой Мариинского театра

То есть Хозе, он такой деревенский парень. У него в деревне есть девушка, с которой он, скорее всего, обвенчается. В общем, жизнь его достаточно определена. 

Он слушает свою маму, он никуда не торопится. Он знает, что так должно быть. Он не подведет свою маму, он будет делать так, как она велит. И в первом акте я, в общем-то, этой идеи придерживался. Ну а дальше сами знаете, что произошло. И здесь мне уже пришлось себя преодолевать в какой-то степени. 

Мне эта партия очень помогла вырасти в актерском плане, потому что пришлось преодолевать свою натуру и искать в себе какие-то негативные эмоции. И спасибо большое моим партнершам. Первой моей Кармен была Лаура Бустаманте (солистка Приморской сцены Мариинского театра, меццо-сопрано — А.К.). Спасибо большое коллегам и режиссерам за то, что верили в меня. Каждый раз, когда я исполняю эту партию, я ищу в ней что-то новое. Стараюсь проникнуть в нее как можно глубже. Не знаю, получается или нет, со стороны, наверное, виднее. 

Хозе. "Кармен". Фото: Наталья Макогонова, предоставлено Приморской сценой Мариинского театра

— Я несколько раз слушал “Кармен” с вами, и с каждым разом партия Хозе получается у вас все увереннее и сильнее. Да, видимо работа над ролью никогда не прекращается.

— Конечно, работа над любой ролью никогда не прекращается, будь она маленькая или большая.

Сложный Радамес, трудный Калаф

— А вот скажите, кого труднее исполнять в вокальном смысле, Хозе или Радамеса?

— Радамеса (главный герой оперы Верди “Аида” (12+) — А.К.). Вне всякого сомнения, это одна из самых сложнейших партий. Причем с самого начала нужно заявить на все 100 процентов, что ты из себя представляешь, как певец. Это неимоверно сложная партия, одна из самых сложных, что я пел. Наверное, я даже не припомню чего-нибудь сложнее.

— Интересно, что двигало Верди, когда он решил начать партию Радамеса с такой труднейшей арии. Можно было дать возможность исполнителю как-то распеться.

— Не знаю, может он был на кого-то обижен. Он ведь писал эту оперу на заказ, и поэтому он решил, что, ну может быть…

Радамес. “Аида”. Фото: Илья Коротков, предоставлено Приморской сценой Мариинского театра

Радамес. “Аида”. Фото: Илья Коротков, предоставлено Приморской сценой Мариинского театра

1 / 2

— Назло. А вот вам!

— Да, почему бы и нет. В конце концов, не ему же трудиться. В результате эта партия стала визитной карточкой многих теноров, особенно крепких, драматических. Так, Марио Дель Монако очень много раз ее пел. В общем, такая лакмусовая бумажка. Если ты осилил первую арию, а потом еще и весь спектакль пропел полнозвучно, полноценно, то это ставит тебя на определенную планку как тенора.

— А Калаф? Это ведь тоже одна из таких планок. 

— Калаф, да, тоже конечно. Дополнительная сложность — то, что нужно постоянно пробивать оркестр. Калаф — очень трудная партия. Вообще Пуччини — достаточно сложный композитор. Мало того, что его нужно полнозвучно петь, его нужно именно петь. Мало использовать только силу голоса. И оркестр звучит часто на полнозвучном форте.

— Да, оркестр играет сильно. Я уже спрашивал у Алексея Репина (солист Приморской сцены Мариинского театра, баритон — А.К.) вот про эту триаду — Пинг, Панг, Понг — и про то, какую роль они играют в опере “Турандот” (12+). Это ведь сложнейшая составная партия, по сути. И она несколько раз пересекается с партией Калафа. Скажите, в такие моменты вы чувствуете себя четвертым в этой группе или вам все равно, как они поют, главное — свое пение?

— Конечно, не все равно. Мне вообще никогда не все равно, как поют партнеры. Мало того, что от них нужно отталкиваться, — они вдобавок задают нужное настроение и нужную концентрацию. Когда рядом с тобой звучат наполненными красивыми голосами партнеры и когда они точно знают текст, когда они хотят с тобой взаимодействовать, возникает та самая “химия”, благодаря которой и петь легче, и спектакль играется абсолютно по-другому. Пинг, Панг, Понг в “Турандот” очень важны, они в этой опере совсем не последние.

Калаф. "Турандот". Фото: Илья Коротков, предоставлено Приморской сценой Мариинского театра

— Мне очень нравится сцена, когда они все втроем и по очереди уговаривают Калафа раскрыть свое имя или покинуть город. 

— У них очень большая сцена в начале второго действия. Там очень красивая гармония и вообще прекрасная музыка.

— Что касается Калафа, а точнее певца, который исполняет его партию, для меня показательна не только Nessun dorma, но и самая первая сцена, где принц встречается со своим отцом Тимуром, которого поет бас. В постановке, которая идет на Приморской сцене, тенору, то есть вам, нужно петь, наклонившись к Тимуру, как-то скрючившись, что довольно трудно. И не всегда хорошо слышно. Хотя у Ивана Гынгазова, например, получилось, я его очень хорошо слышал.

— У Гынгазова, у Ахмеда Агади, который тоже приезжал сюда, было слышно.

Калаф. "Турандот". Фото: Илья Коротков, предоставлено Приморской сценой Мариинского театра

— А вы как эту проблему решали? Трудно было петь в таком положении?

Все кто ждет победы переходим на сайт ПЕРЕЙТИ

— И вообще трудно, и в таком положении трудно. В этот момент очень много людей на сцене, это поглощает звук. Да сцена сама по себе, если вы заметили, несколько наклонена и утоплена назад, то есть сдвинута. И поэтому уже из-за этого очень трудно “прозвучивать”, и получается, что поешь куда-то вбок, немножко даже в кулису, как бы ты там ни разворачивался. То есть эта первая сцена очень сложна этим. И причем там нужно петь и верхи, и очень низкие ноты. Не у всех получается. 

— Наверное, режиссер мог бы пойти навстречу певцам.

— Режиссеру виднее, что тут обсуждать. Постановка очень красивая, впечатляющая. Однако есть свои вокальные проблемы, конечно.

Трогательный Пьер Безухов, легкомысленный Генрих Айзенштейн  

— Давайте поговорим еще об одной вашей партии — Пьера Безухова в опере Прокофьева “Война и мир” (12+). Мне очень понравилось, как вы не только вокально, но и драматически исполнили ее. Вопрос может быть банальный, но все-таки, как вы работали над партией? “Войну и мир” читали, например? 

— Читал. В свое время, конечно. И когда к партии готовился перечитывал сцены с Пьером Безуховым. Мне очень понравилась концепция, что человек работает над собой и духовно растет. Каким Пьер Безухов был вначале, скажем так, бесхребетным, как страдал, живя с нелюбимой женой. И какой он стал после того, как побывал под Бородино. Это абсолютно два разных человека. У Толстого всегда прекрасно показывается, как человек через сопротивление, через какую-то работу над собой, через страдание часто вырастает, становится ну, не сказать, что другим, но лучшей версией себя. Это прекрасно. 

И в этой опере, мне кажется, это достаточно хорошо отражено. Помните, Пьер на балу в начале оперы, и Пьер в конце оперы, в горящей Москве, когда он видит все происходящее и находится уже на грани сумасшествия. Абсолютно два разных человека.

Пьер Безухов. "Война и мир". Фото: Геннадий Шишкин, предоставлено Приморской сценой Мариинского театра

— В версии, поставленной во Владивостоке, к сожалению, отсутствует один из моих любимых эпизодов оперы — сцена объяснения Пьера с Курагиным, когда Пьер замахивается на Анатоля стулом. Там у Пьера такая высокая, отчаянная нота. Кажется, точно прямо на сцене зашибет… 

—  Да, наша постановка оперы с купюрами. Будем надеяться, что когда-нибудь “Война и мир” вернется к нам в полном объеме. 

— Почему-то многие уверены, что и эту укороченную версию тяжело слушать, хотя на самом деле совсем не тяжело. 

— Полную тяжело, она четыре с половиной часа идет. 

— Знаете, я смотрел на вас в образе Пьера Безухова: вот грим, вот костюм и так далее. И мне вдруг показалось, что именно такого Пьера, а вовсе не Бондарчука из фильма, я представлял себе, когда читал роман. Вот именно такого трогательного, немножко наивного. Очень хорошая партия у вас получилась, несомненно, она идет вам в плюс.

—  Спасибо. Я думаю, у меня получилось. И откровенно говоря, мне было очень комфортно работать над этой ролью. Вот так же, как Хозе в первом акте, Пьер Безухов такой же Леша Смирнов.

— Тогда Генрих Айзенштейн из “Летучей мыши” (12+) Штрауса-младшего, наверное, все-таки не Леша Смирнов?

— Генрих Айзенштейн? Да упаси меня! Генрих Айзенштейн — это такой франт. Однако было интересно. Пришлось, конечно, поискать, поработать с режиссером. Но, я думаю, и здесь тоже все получилось. Спасибо опять же партнерше Алене Дияновой, с которой я репетировал Генриха. Спасибо и Насте Кикоть, и Елизавете Сенаторовой.

Ну что мне рассказать про Генриха Айзенштейна? Он такой человек, такой у него характер, ну, любит погулять человек. Любит жизнь, любит легко жить — поменьше мысли и побольше дела.

Генрих Айзенштейн. “Летучая мышь”. Фото: Илья Коротков, предоставлено Приморской сценой Мариинского театра

Генрих Айзенштейн. “Летучая мышь”. Фото: Илья Коротков, предоставлено Приморской сценой Мариинского театра

Генрих Айзенштейн. “Летучая мышь”. Фото: Илья Коротков, предоставлено Приморской сценой Мариинского театра

1 / 3

— Но у него такой прекрасный друг Фальк, который всегда прикроет, всегда придет на выручку. 

— Здесь все мои партнеры прекрасны. Они все разные, очень разные, но все по-своему мне очень нравятся, со всеми очень комфортно.

— Видимо, еще и этим интересная ваша профессия — возможностью выступать каждый раз с новыми партнерами. 

— Особенно когда спектакль идет уже много раз, и твои партнеры варьируются до такой степени, что ты уже только перед спектаклем узнаешь, кто из них будет петь, и уже можешь позволить себе какую-то импровизацию, какие-то дружеские подколки. 

— Это ведь живой спектакль, живое творчество.

— И это же не опера вообще, а оперетта, почти драматический спектакль, где принято и какую-то отсебятину нести, и партнера “колоть”, то есть, заставлять его рассмеяться. 

Я слышал, что зрители любят “Летучую мышь”. Когда собирается полный зал, всегда очень приятно выступать. Всегда выкладываешься по полной и получаешь от этого удовольствие. Я никогда оперетту не пел до этого. Тоже новый опыт, но мне очень понравилось. 

Несчастный Канио, великий Кроликов

— Мы с вами еще не поговорили про “Паяцев” (12+), где вы исполняете партию Канио. Вы уже говорили, что очень любите эту оперу.

— Люблю. 

— А почему любите? Только ли из-за знаменитой арии Vesti la giubba или вообще вся роль хороша?

— Эта опера сама по себе очень небольшая, но зато очень концентрированная. И в ней за короткий промежуток времени нужно показать человеческое состояние, человеческое преображение и всю человеческую душу.

— Вы каким-то образом определились с этим персонажем, как-то вылепили его для себя? 

— По-моему, это такой чуть старше средних лет странствующий артист. Он приютил бедную девочку Недду, наверняка рассчитывая, что она будет ему всю жизнь благодарна, что у них все будет хорошо, несмотря на то, что он намного ее старше. Но в жизни так не бывает. Она молодая, ей захотелось другой жизни. И тут появляется Сильвио, совсем не артист, а простой крестьянин. А дальше что вышло, то вышло.

Канио. “Паяцы”. Фото: Наталья Макогонова, предоставлено Приморской сценой Мариинского театра

Канио. “Паяцы”. Фото: Наталья Макогонова, предоставлено Приморской сценой Мариинского театра

Канио. “Паяцы”. Фото: Наталья Макогонова, предоставлено Приморской сценой Мариинского театра

1 / 3

— У Алины Михайлик, у которой я брал интервью до вас, своя точка зрения на Недду, партию которой она исполняет в “Паяцах”. Алина считает, что Недда играет со всеми, потому что по-другому не умеет — она же артистка и другого не знает. Играет, играет и… доигралась. 

Когда я разговаривал с Алиной, то вспомнил фильм Федерико Феллини “Дорога” (12+). Там в главных ролях снимались Джульетта Мазина и Энтони Куинн. Как я понял, сценаристов, среди которых был сам Феллини, вдохновили “Паяцы”, потому что там примерно такой же сюжет: циркач-силач взял себе в ассистентки молодую девочку, сделал ее акробаткой, и вот они нанимаются на работу в бродячий цирк, и там девочка влюбляется в молодого канатоходца. Заканчивается все трагически: старый силач убивает молодого соперника. Правда, девушка остается жива. 

Наверняка режиссер вашего спектакля видел фильм Феллини, ведь спектакль решен как съемки некоего фильма на тему “Паяцев”. 

— Да, в спектакле две плоскости — фильм и реальная жизнь, в которой Тонио рассказывает историю Канио, вспоминает о том, как он подтолкнул своего коллегу и, можно сказать, товарища, на такое преступление.

Канио. "Паяцы". Фото: Наталья Макогонова, предоставлено Приморской сценой Мариинского театра

— И теперь снимает об этом фильм? Интересная трактовка, мне в голову это даже не приходило. Мне кажется, соединение оперы и кинематографа порой дает самые неожиданные плоды. Скажем, есть такой мультфильм “Пиф-паф, ой-ой-ой!” (12+), снятый в 1980 году Виталием Песковым и Гарри Бардиным по сценарию Юрия Энтина. Пародия на пять театральных жанров, включая оперу. Именно эта часть — мини-опера “Пиф-Паф” (12+) Максима Дунаевского — прозвучала в серии новогодних концертов, которые проходили в Малом зале Приморской Мариинки. 

И вот там, как мне кажется, у вас вообще тяжелейшая партия. Кроме шуток, собраны все самые характерные оперные штампы (это ведь пародии на партии Хозе и Ленского), поэтому вам приходится петь очень высокие ноты. Для вас партия в “Пиф-Паф” — это шутка или всерьез?

—  Для меня это… серьезная шутка, так скажем. Это достаточно весело. Был Новый год, настроение было хорошее. Это классный опыт. Было бы неплохо, конечно, повторить на большой сцене с хором. Получилось бы помасштабнее. Но я очень рад, что смог исполнить это в малом зале. Очень люблю мультфильм и эту оперу Дунаевского. Мне было несложно, несмотря на то, что там такая тесситура, что нужно, конечно, как певцу собою что-то представлять.

— Как говорится, мастерство не пропьешь. Но вам, конечно, было несложно, вы к этой роли, можно сказать, всю жизнь шли. 

— Еще как! (смеется). Коллеги не дадут соврать, я для них до сих пор Кроликов.

Эдуард Кроликов. “Пиф-Паф”. Фото: Кирилл Дружинин, предоставлено Приморской сценой Мариинского театра

Эдуард Кроликов. “Пиф-Паф”. Фото: Кирилл Дружинин, предоставлено Приморской сценой Мариинского театра

Эдуард Кроликов. “Пиф-Паф”. Фото: Кирилл Дружинин, предоставлено Приморской сценой Мариинского театра

1 / 3

— Понятно, почему Кроликов. Потому что год кролика. А почему Эдуард?

— Это я не знаю. Это нужно у Лизы Сущенко спрашивать (Елизавета Сущенко — концертмейстер группы виолончелей Симфонического оркестра Приморской сцены Мариинского театра, инициатор, сценарист и ведущая многих концертов в Малом зале театра — А.К.). 

— Это она придумала? 

— Видимо, имя Эдуард ей показалось забавным.

— Тут еще можно вспомнить любимый народный фильм “Ширли-Мырли” (12+), где главный герой носил фамилию Кроликов.

—  Да, точно. Кинохит 90-х.

“Ангел-хранитель мой!”

— Вообще, скажите, в театре весело работать?

— Конечно, весело. Без юмора вообще никуда. Сейчас достаточно сложное время, и для театральных работников, и вообще в стране. Поэтому без юмора никак. Стараюсь подходить ко всему как можно легче. Театр ведь дает нужное настроение. И я очень рад, что сейчас театр посещает много людей, зал наполняется постоянно. Значит, людям это нужно. И мне самому от этого становится лучше на душе, потому что люди ходят и между артистами и зрителями происходит обмен положительной энергией.

— Скажите, а сами вы ходите на спектакли не как певец, а как зритель?

— Хожу.

— А то, что вы певец, не мешает?

— Очень мешает, конечно. Но я обычно хожу послушать каких-то коллег и часто по просьбе коллег. То есть меня просят: “А вот послушай, как прозвучала моя верхняя нота. Что я так или не так делаю”. Я хожу. Но вообще, какая-то профессиональная деформация, конечно, присутствует, потому что в целом спектаклем наслаждаться часто не получается, потому что все равно думаешь, вот здесь бы лучше сделать так, а вот здесь немножко не там вступил. Всегда переносишь на себя. И это отвлекает. Но хожу, хожу. Особенно когда кто-то приезжает. 

Алексей Смирнов рассказывает. Фото: Кирилл Дружинин, предоставлено Приморской сценой Мариинского театра

— Германы у нас приезжают петь “Пиковую даму” (12+). Но скажу прямо: хочется вас в этой партии услышать. 

— Спасибо. Я работаю над этой партией. Но это большая тайна.

— Думаю, о ваших творческих планах спрашивать не стоит — репертуарная политика целиком зависит от руководства. Но какие-нибудь творческие мечты имеются? 

— Конечно. Вы правы, голос все равно ведет туда, куда ему нужно. И хочется, конечно, драматического репертуара. Хочется Отелло, Германа. Хочется, чтобы у нас было больше опер Верди, Пуччини, чтобы, возможно, была поставлена “Богема” (12+). Хочется, чтобы к нам больше привозили таких опер. 

— Надеюсь, это случится. Стройка на Орлиной сопке идет полным ходом — я это вижу, когда на работу еду через Фуникулер. 

— Кстати, довольно быстро, я смотрю, прибывает.

Алексей Смирнов. Фото: из личного архива А. Смирнова

— Надеюсь, когда появится новая сцена, постановок станет больше. Валерий Абисалович Гергиев на пресс-конференциях рассказывал нам, журналистам, какие возможности даст новая сцена. Трансформация, спецэффекты и так далее. Получится очень современно. 

— Да, смысл есть в строительстве новой сцены. 

— И Владивосток с полным основанием можно будет называть еще одним оперным центром страны. Скажите, как вы во Владивостоке оказались?

— О, у меня тут целая история. В Новой опере, когда я там работал, с выходными была большая беда. Там очень большая нагрузка у хора всегда, и приходилось петь все оперы. Пришлось ради выходных стать донором крови. Я пошел, сдал кровь. И в этот день мне дали выходной, и на следующий день тоже полагался выходной. Но меня стали уговаривать в театре, мол, давайте мы к отпуску прибавим этот день. Но я сказал: “Пожалуйста, мне нужен просто еще один день и все. Больше я ничего не прошу. Скажите, что Леша Смирнов плохо себя чувствует, что угодно скажите”. 

Ладно, договорился. И в этот же день поехал в Санкт-Петербург на прослушивание в театр во Владивостоке. Прослушался, и меня взяли. Так я здесь и оказался. 

— Как вам город? Понравился?

— Если сравнивать с Москвой, то здесь есть свои проблемы, несомненно. Но только ради природы этому городу можно простить многое. Море, сопки. Вообще замечательная природа. Другое дело, что, как правило, нужна машина, чтобы до этого доехать.

Семья Смирновых. Фото: из личного архива А. Смирнова

— Это точно. Но я как-то без машины обхожусь, такси вызвал и поехал.

— Здесь автомобильный город все равно. Здесь кажется, что пешеходы — вообще какие-то вечно обделенные люди. Но очень здорово постоянно видеть море и солнце. Я солнце очень люблю.

— Вообще, Владивосток — солнечный город. Солнечных дней у нас больше, чем в Москве.

— Несомненно. И уж точно больше, чем в Санкт-Петербурге.

— Кстати, жена не возражала против приезда во Владивосток?

— Это трудный вопрос. Нет, она не возражала, потому что она принимает все, как есть. Она за мужем, как жена декабриста, поехала, хотя у нее в Москве была работа. Но она и здесь работает. Она психолог, педагог, преподает здесь музыку. В Москве, конечно, были другие совсем условия, другая жизнь. Но муж захотел развивать свою карьеру.

— Вы с женой в Москве познакомились? 

—  С женой я познакомился, когда учился в Чебоксарах. И потом она, конечно, осталась с родителями, а ко мне приехала в Москву, когда я уже в ансамбле Александрова начал работать. И она, кстати, меня сподвигла на мысль, что не нужно всю жизнь петь “Калинку-малинку”. Давай-ка подумай о чем-нибудь другом. Ты всегда хотел петь в театре, и свой голос тратить до конца на солдатские песни не нужно. Я пришел в Новую оперу, и получается вот таким образом спасся, в буквальном смысле этого слова. И я своей жене за это очень благодарен. Ангел-хранитель мой!

Канио. “Паяцы”. Фото: Наталья Макогонова, предоставлено Приморской сценой Мариинского театра

Андрей. “Мазепа”. Фото: Кирилл Дружинин, предоставлено Приморской сценой Мариинского театра

Макдуф. “Макбет”. Фото: Илья Коротков, предоставлено Приморской сценой Мариинского театра

Бобыль Бокула. “Снегурочка”. Фото: Кирилл Дружинин, предоставлено Приморской сценой Мариинского театра

1 / 4

Справка 

Алексей Смирнов. Тенор 

Алексей Смирнов родился в городе Ветлуга Нижегородской области. 

В 2006—2009 годах учился в Нижегородском музыкальном училище (колледже) им. М.А. Балакирева (класс Н.П. Оршавского). В 2009 году поступил в Чувашский государственный университет им. И.Н. Ульянова (класс заслуженного деятеля искусств России С.А. Кондратьева).

С 2013 года являлся солистом Чувашской государственной филармонии. В 2014—2016 годах работал в Академическом ансамбле песни и пляски Российской Армии им. А.В. Александрова. В 2016—2017 годах — в Московском театре “Новая опера” им. Е.В. Колобова.

Принимал участие в международном фестивале “Роза ветров” (12+, Россия—Франция, 2012).

С декабря 2017 года — солист оперной труппы Приморской сцены Мариинского театра.

В феврале 2018 года участвовал в мастер-классе Марии Гулегиной.

Лауреат 2-й премии IX Международного конкурса-фестиваля русского романса “Белая акация” (12+, Йошкар-Ола, 2011)